Две точки убогого мира

Две точки убогого мира,
Их сложно, но можно сравнить.
Поодаль и рядом с сортиром –
И запах их кровно роднит.

Серьезные ваши проблемы
Из зоны порою смешны
Нам, выходцам той же системы,
Которые так же грешны,
Как всякий, который не схвачен,
Но так же ворует и лжет,
Чей литер удачей оплачен,
А совесть ручная – не жжет.

Жизнь ваша полней, интересней,
В наличии секс и бухня,
Гарантий лишь нет от болезней,
С отсрочкой до судного дня.

Что сравнивать? Зона пошире,
У каждой семьи унитаз,
В бараке, простите, в квартире
Свет гасится на ночь у вас.

Нет бирок на экспортных шмотках,
«Базар» ни к чему «фильтровать»,
Подруги гарцуют в колготках,
Волнующе пахнет кровать.

Вы можете съездить в Самару
За рыбой, за сахаром в Тверь,
Хошь – Надю, а можешь – Тамару,
Набросив цепочку на дверь.

Глушить самогонку из рога,
В пустой холодильник «нырять».
Сравнительно с нами ты много
Чего можешь там вытворять.

Отчаянно биться ты можешь,
В бескрайности нищих полей,
Да лезть, чтобы выжить, из кожи
За штуку «дубовых» рублей.

Жить весело, страшно и пресно,
Бардак наш умом не объять,
Большая Россия, да тесно,
С похмелья нет сил отступать,
Сражаться за теплое место,
В затылок дышать и копать
Последнюю
Братскую яму…

1990 г.


Анестезия

Равнодушно взираю
             на траву и цветы,
Притупляется, знаю,
             радость от красоты.
Сострадание, жалость,
             чья-то боль и беда —
Этих чувств не осталось,
             отмерла доброта.
Приживается злоба,
             равнодушия лед,
Желчи низкая проба,
             раздраженья налет.
Где гуманность? Где милость?
             Благородства порыв?
Месть за грех — дала минус —
             криминальный нарыв.
Лишь один черный юмор
             (улыбайся, шути)
Нас спасает в угрюмом,
             невеселом пути.
Кто таких нас полюбит? —
             никому не нужны.
Вы нас примите, люди?
             … Тишина,
                              хоть бы хны.

Ремонт

Судьба так хотела и был перебор,
Но нет сожалений, что жахнул по банку,
Все там позади, сгинь колючий забор,
«Свободен», как юнга, попавший в
                                                    загранку.
С ухмылкой глядит «королевская рать»,
Как я у разбитого маюсь корыта,
В котором нельзя ни варить, ни стирать,
Хоть руки, да в общем, и рожа набиты.
Заплатки леплю, не жалея ни клей,
Ни доски, ни гвозди, но только напрасно —
Не держится влага, хоть сутками лей,
Да бесят советы от шушеры разной.
Терпением бог не обидел, сквозит
Из щели вода, опускаются руки,
Завидую я тебе, братец Сизиф,
Ведь сзади тебя не хихикали суки.
Но, что они знают, я схавал давно,
А то, что я видел, не снилось во сне им, —
Прихожую рая и адово дно,
А это гораздо их рожек страшнее.
В той грязи, где я не испачкал лица,
Где нервы топтали, как в тюбике пасту,
Хотел бы я видеть того подлеца,
Ну, ладно, посмейтесь пока, педерасты.
До крови из десен сжав зубы, терплю
И знает лишь бог, чего это мне стоит,
Одни ждут, когда я смирюсь и запью,
Другие в надежде, что Серый завоет.
Бдят скрытые недруги из-за куста,
Не ждите напрасно, не смажу я пятки,
Да, я по ремонту корыт не мастак,
Но сдохну, а сделаю супер-заплатки.

Оборотень

Исходная позиция, — мне сорок.
Стаж лагерный — двенадцать лет и зим.
Сырой шипит в пороховнице порох,
Безверья холод душу просквозил.

Ах, эта школа — восемь метров стены,
Ох, этот «Уголовный институт»,
Где «Зло» преподают аборигены,
И когти, а не крылышки растут.

К судьбе претензий нет, я не в обиде,
Достался красный плен не одному,
Но страшен сам себе в подобном виде,
Ведь знаю цену всем я и всему.

Я вижу фальшь малейшую и хитрость,
Нутром я чую подлость и обман,
Так же слепой, почувствовавший сырость,
Не видя знает, что упал туман.

Вот так и я, животные инстинкты
Во мне — бездомном псе обострены,
И крутит память старые пластинки,
Жизнь не звучит без порванной струны.

Куда-то лишь душа наивно рвется,
Не хочет верить, что один исход,
То плачет, то безумная смеется,
Поняв, что азм есть Бог…
Наоборот…

Не вам судить, увязшим в грязи

Не вам судить, увязшим в грязи,
На лжи жирующим волхвам.
Коммунистической заразы
Дни сочтены — хвала богам.

Кровь тысяч жертв взывает к мести,
Сегодня бита ваша масть.
Давно другой на вашем месте
Отдал бы добровольно власть.

Перелицовка обнажила
Все ваше подлое нутро,
Идеи становая жила
Подорвана и снят покров.

Под ним года вранья, насилий,
Убийств, подлогов, воровства,
Многострадальная Россия
Предъявит счет без баловства.

За, павший на полях гражданской,
Обманом стравленный народ,
За истребленный класс крестьянский
Опухший тридцать третий год.

За годы страха и репрессий,
За кровь в подвалах ГПУ,
За превращенных в пыль и плесень,
За жравших в лагерях ботву.

За тридцать миллионов павших,
В бездарно выигранной войне,
За муки без вести пропавших,
Отнюдь не по своей вине.

За бирки на рабах системы,
За униженья, страх и боль,
Тех, кто плевал на ваши схемы
И не желал есть хлеб и соль.

За изувеченные судьбы,
За не родившихся детей
Мы спросим с тех, кто были судьи
И вдохновители идей!

За исковерканное завтра,
За погребение надежд,
За вуаляцию фальстарта
С подонков спросим и невежд!

За реки лжи и враньепады,
За, свет затмивший, красный цвет,
Во имя будущего, правды,
Во имя жизни ждем ответ!


1990 г.


В моей первой жизни было все иначе

В моей первой жизни было все иначе,
Было много солнца, ветра и любви,
А теперь — похмелье, от бессилья плачу,
До безумья жалко золотые дни.

Дни саднящей боли, унижений раны,
Круг бездарных будней доконает нас.
Трудно жить в неволе, но молчат капстраны,
Обойдется, видно, без меня Парнас.

Снег искрит волшебно, как фата на елке,
Но топор иголкам не заменит свет,
Страшно жить на свете, когда рядом волки,
Но надежен кодекс, в нем просвета нет.

Не болит у дятла голова от тряски,
Лишь осина может весь свой век дрожать.
Человек не может без любви и ласки,
И жестоко в тюрьмах долго нас держать.

Что же сотворили вы с народом русским?!
В лагерях сгноили вы России цвет,
Хорошо пожили вы кружочком узким,
Но подходит, суки, час держать ответ!

Верю, будет время, — ваш покой нарушим,
Молодое племя вам не запугать.
Долго вы доили часть шестую суши,
Хватит, надоело деликатничать!

Вся страна пахала, — вы снимали пробу,
Но лапшу устали мы с ушей срывать,
Красну матерь вашу ж-жахнем крышкой гроба,
Чем красней, тем глубже будем зарывать!

Слушали мы долго ваши обещаться,
Коммунизма ждали — мать его ети!
Ну, а что споете, мрази, на прощанье —
Интерваршельезу? Или бог прости?

Эх, дожить бы только до Армагеддона,
В пупкари пошел бы — красных охранять,
Перестал бы вовсе ночевать я дома,
Ну-ка, попытайся от меня слинять!

Хлопну, как козявку, хватит, натерпелся.
И устанешь, падла, братьям ксивы слать,
Что, не очень сладко? Ты тогда наелся,
А теперь попробуй «искру» высекать!

Кончатся невзгоды, станет жизнь прекрасна,
Паразитам — пшенку, работягам — благ!
Лишь бы за забором реял бы не красный,
А любого цвета — справедливый флаг.

                                                               1990 г.

1 2 3 5